– Действительно далеко, – пробормотал он, меняя направление и следуя прямо в музыкальную комнату.
– Здесь мы всегда работаем вместе.
– И сейчас здесь будет звучать великолепная мелодия, – добавил он.
– Ох, Фред, а вдруг появится миссис Даймонд!
– Она убедится в правоте слухов относительно нравов людей, выступающих на сцене. Но сегодня воскресенье, и она не придет...
Прошло много времени. Кэтрин сидела на коврике перед камином и смотрела, как Фредерик шевелит кочергой дрова. Она разогрела кофе и принесла колбасу. Фред уже надел джинсы и свитер, а она все еще была в коротком халатике. Держа чашку двумя руками, она зевнула. Никогда она не чувствовала себя такой разнеженной, словно кошка, греющаяся на солнышке. Она смотрела с нежностью на любимого, в то время как он сосредоточенно глядел на горящие поленья. Но вот он повернулся и встретил ее улыбку.
– О чем ты думаешь? – Фред опустился радом с ней на коврик.
– О том, какое счастье – вот так сидеть с тобой у огня и пить кофе. – Она протянула ему чашку с кофе, поцеловав его при этом. – Все у нас теперь так, как и должно было быть.
– Именно таково твое представление о счастье? – спросил он, улыбаясь.
– Да, в промежутках между восторгом и экстазом на грани безумия.
– Хорошо, мы повторим «экстаз и безумие». Знаешь, вчера ты чуть не свела меня с ума в этой комнате.
– Вчера? О чем ты говоришь?
– Ты не можешь себе представить, как действует на меня твой голос, когда ты поешь.
Смесь невинности со страстью. Эти хрипловатые звуки...
– Ну, может быть, такова особенность моего пения? – Кэтрин поставила пустую чашку на пол. – Хочешь еще один бутерброд? С колбасой... Только она подгорела.
Фредерик оторвал взгляд от солнечного зайчика на стене и засмеялся.
– Ты сделала ее невероятно вкусной.
– Умирающий от голода мужчина не может быть разборчивым.
– А что я уже съел?
– Огромное количество яичницы, – она прищурилась, – из пяти или шести яиц. С колбасой. И еще пять ломтиков бекона. И три огромных бутерброда с джемом. – Она расхохоталась. – Это после любви ты становишься таким голодным?
– У меня здоровый утренний аппетит.
– Мне кажется, что ты мог бы съесть еще что-нибудь после всего съеденного. Хочешь еще кофе? – Кэтрин снова обняла его. – Я действительно свожу тебя с ума, Фредди?
– Да, с самого начала. Невозможно было находиться с тобой в одной комнате. Я ждал, долго ждал, когда это произойдет. И еще эта проклятая обложка на альбоме. Я был в бешенстве, я готов был бросить тебя прямо на ковер.
– Вот почему ты... – Она замолчала. – Полагаю, что теперь, когда ты нашел ко мне подход, больше я не буду доводить тебя до сумасшествия.
– Это правда. Я могу взять тебя или покинуть тебя. Все это в моей власти. – Фредерик поставил пустую чашку и взъерошил ей волосы, забавляясь тем, как у нее перекосилось лицо. – Ну я шучу, конечно! Уже полдень. Лучше будет, если мы сделаем хоть часть работы сегодня. Пойдем-ка, потрудимся. У меня есть новая идея. – Они перешли в музыкальную комнату. – Что-нибудь в этом роде. – Он сыграл на рояле несколько тактов мелодии, отработанных в том темпе, который он уже предлагал. – И немножко рока. Да. Тут нужны синкопы, повторяющие удары сердца. Вот такая идея! Резче и порывистее, вместе с хором.
Кэтрин, стоя у него за спиной, удовлетворенно улыбалась, пока он играл.
– Тогда все, что после этого нам будет нужно, это лирическая часть.
– А больше никаких нет идей? – спросил Фредерик.
– Есть, конечно. – Кэтрин села рядом с ним. – Нам надо что-то придумать, чтобы голос подруги Лолиты стал похож на писк детской куклы. Ее песни должны быть фоном для Линды Хармен. Естественно, хор и здесь должен звучать. Но о чем собственно ты думаешь сейчас?
Фредерик резко повернул ее к себе, но она уклонилась от поцелуя.
– Кэт! – Он крепко обнял ее. – Я сильно сомневаюсь, что мы сможем работать, пока ты одета так, как сейчас. Я советую тебе надеть самое непривлекательное платье.
– Я отвлекаю тебя, Фредди?
– Нет, ты меня соблазняешь! Далеко ли мы продвинемся так в работе?
– Да я и сама уже не могу справиться с собой.
– Ну и я уже на грани!
– Тогда пойду поищу непривлекательное платье.
– Позже, – сказал он и стиснул ее в объятиях, когда она попыталась встать.
– Фред, ну в самом деле...
– Позже, – повторил он и нежно увлек ее на ковер.
Наконец солнце прочно обосновалось на небосводе Сандерленда. Холодные утра сменялись теплыми полуднями, за окнами жужжали пчелы. Ночи стали не такими сырыми. Нежный аромат жимолости носился в воздухе. Потом начали расцветать розы. Через несколько недель вся округа оказалась цветущей. А Кэтрин была любима!
В какой бы день жизни ее ни спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила: «Любить и быть любимой». Она жаждала любви, будучи ребенком. Она изголодалась по ней, когда подростком скиталась из города в город. Никогда у нее не было ни привязанностей, ни возможности завести постоянных друзей. И Кэтрин отдавала свою любовь публике. Она никогда не чувствовала себя отделенной от зрителей, стоя у рампы под прожекторами. И они это знали. Любовь, которая исходила от аудитории, заполняла потребность Кэтрин в этом чувстве. Но все это было не то. Не то! Теперь же у нее был он, ее Фредди!
Шли недели в Сандерленде, она почти забыла, что она артистка, живя в согласии со своим женским началом. Кэт всегда знала себя. Это было важно в ее профессии. Она культивировала свою женственность и неповторимость сначала только для публики, а теперь у нее был Фредерик.